Введение к комментариям на Евангелие от Марка
Данное введение предназначено для того, чтобы помочь читателям, изучающим Евангелие от Марка, взглянуть на него глазами древних христианских авторов. Наша первая задача - выяснить, как судили об авторстве Евангелия от Марка его ранние толкователи. Затем мы рассмотрим уникальный и почетный статус этого Евангелия среди ранних апостольских текстов. Далее будет рассказано о том методе, который был применен для исследования ранних толкователей Марка. И наконец, мы обсудим современные проблемы прочтения творений отцов Церкви.
Как древние христианские авторы оценивали авторство Евангелия от Марка
Мы не пытаемся доказать на основе критического анализа исторических данных, что источником для Евангелия от Марка послужили рассказы апостола Петра. Наша цель более скромна: нас интересует, как, на основе всех доступных ей свидетельств, рассуждала древняя Церковь и какие она впоследствии сделала выводы относительно авторства и авторитетности Марка. Этот подход лежит в основе всей серии. Мы не пытаемся скорректировать древних христианских авторов, применяя современные исторические критерии, но, скорее, пытаемся вслушаться в то, что они говорят, исходя из их собственных взглядов на такие вопросы, как авторство Евангелия от Марка.
Древняя Церковь считала автора данного Евангелия подлинным голосом и истолкователем апостола Петра. Это мнение, сложившееся с самого начала, в первые христианские века, не оспаривалось и было принято всей Церковью. Основные текстовые свидетельства в пользу этой точки зрения, как мы далее покажем, являются вполне определенными и древними.
Самое раннее свидетельство о Марке как об авторе Евангелия изложено Папием (ок. 60-130 гг.), епископом Иераполиса во Фригии, что неподалеку от новозаветных церквей в Колоссах и Лаодикии. Мы находим это свидетельство во фрагменте, приведенном у Евсевия Кесарийского:
Пресвитер48 также говорил: сделавшись истолкователем Петра (курсив Т.О. - Прим. ред.], Марк точно записал, что запомнил, но не в том порядке, в каком следовали слова и поступки Господа. Ибо сам он не слышал Господа и не следовал за Ним, но позднее, как я сказал, следовал за Петром; а тот учил сообразно возникавшей необходимости, а не так, чтобы дать стройную последовательность речений Господа. Так что Марк ни в чем не погрешил, записав отдельные рассказы, как он их запомнил. Ибо лишь об одном он заботился: не упустить и не исказить ничего из услышанного49.
Ириней Лионский свидетельствует о Папий как о «муже древнего возраста, ученике Иоанна и товарище Поликарпа»50. Вполне возможно, что Папий, который родился около 60 г. (то есть примерно в то время, когда апостол Павел впервые проповедовал в Риме), мог быть современником Иоанна. В любом случае у него была возможность слышать проповеди по крайней мере второго (а возможно, и первого) христианского поколения и передать иоаннову традицию, которую он воспринял. Папий жил в регионе, где евангельское предание распространялось довольно легко, что следует из описанных в Деяниях Апостолов миссионерских странствий апостола Павла (Деян. 16:6 и 18:23)51, где мы также читаем и о фригийцах, бывших в Иерусалиме в день Пятидесятницы (Деян 2:10). Сам Папий понимал, что лишь передает уже прочно установившуюся традицию, и не существует никаких свидетельств, которые позволили бы предположить, будто он изменял предание или вводил в него что-либо новое.
Согласно этой ранней фригийской традиции, древняя Церковь судила об авторстве Марка по пяти ключевым положениям:
• Марк точно интерпретировал Петра;
• Петр был для Марка главным источником воспоминаний о Христе;
• Марк не ставил себе целью записать услышанное в точном «хронологическом порядке»;
• Петр излагал учение Господа, как того требовали обстоятельства; он не стремился передать Его речи в определенном порядке;
• Марк не исказил и не упустил ничего важного.
Спустя несколько десятилетий после смерти Папия, Климент Александрийский (ок. 150-215 гг.) в абсолютно другом регионе, в Египте, закрепил традиционный взгляд на Марка как на надежного толкователя слов Господа, засвидетельствованных Петром. Согласно известной Клименту традиции древних александрийских пресвитеров, Марк был связан с Петром в течение долгого времени; Петр знал, что Марк записал его, Петра, рассказы и не возражал против этого, хотя напрямую этому не содействовал и Марка к этому не побуждал. Считается, что Марк отвечал на просьбы многочисленных верующих записать широко признанное и авторитетное учение Петра о Христе, пока Петр находился в Риме.
В Александрии эти представления были установившейся традицией, недвусмысленно утверждавшей, что Марк проповедовал в Египте и основал в Александрии африканскую Церковь52. Вот слова Климента, которые приводит Евсевий:
И в другой раз в тех же книгах Климент излагает предание первоначальных пресвитеров53 о порядке Евангелий. Он говорит так: первыми из Евангелий были написаны те, которые содержат генеалогии. Евангелие же от Марка имело такую историю. Когда Петр публично проповедовал Слово в Риме и, исполнившись Духа, благовествовал, то множество присутствующих попросили Марка, который давно сопровождал Петра и помнил его слова, записать сказанное. Сделав это, он передал Евангелие тем, кто нуждался в нем. Когда Петр узнал об этом, он не выразил ни запрещения, ни поощрения54.
Во II веке вдали от Фригии (где находился Папий), Александрии (Климент) и Кесарии (Евсевий) - в южной Галлии - подобное традиционное отношение к Марку было засвидетельствовано также Иринеем Лионским (ок. 135-202 гг.). Согласно Иринею, самые древние хранители канонической традиции считали, что Марк был учеником и интерпретатором Петра и записал свое Евангелие после смерти последнего. Свидетельство Иринея следует понимать в свете хранимых им воспоминаний о Поликарпе, который был непосредственно связан с апостолом Иоанном и потому служил связующим звеном традиции для первого, после апостолов, поколения. Ириней оставил письменное свидетельство о смирнской традиции, указывавшей на подлинность авторства Марка. В этом фрагменте, который приводит Евсевий, слышатся голоса фригийской и александрийской традиций:
Так как в начале этого труда мы дали обещание привести, в нужный момент, слова древних пресвитеров и церковных писателей относительно дошедших до них преданиях о писаниях, вошедших в Завет, и так как среди этих авторов был Ириней, то теперь мы приведем также и его слова, и прежде всего те, где следующим образом говорится о священных Евангелиях: «Матфей распространял евангельское Писание среди евреев на их собственном языке, в то время как Петр и Павел благовествовали в Риме, закладывая основания Церкви. После их ухода Марк, ученик и толкователь Петра, тоже записал и передал нам то, что проповедовал Петр»55.
Ориген (ок. 185-254 гг.), который был непосредственно знаком с палестинской александрийской и римской традициями, также подтверждает, что Марк достоверно записал проповедь Петра. Ориген полагал, что именно Петр повелел Марку записать его слова. Как следует из слов Оригена, приводимых у Евсевия, эти предания подразумевают, что Марк был тем самым человеком, о котором апостол Петр говорит «мой сын» (1 Петр 5:13).
Из предания о четырех Евангелиях, которые единственные не вызывают возражений в поднебесной Церкви Божией, узнал я, что первым написано Евангелие от Матфея - некогда мытаря, а впоследствии апостола Иисуса Христа, изложившего благовествование по-еврейски для уверовавших из числа иудеев; вторым же - Евангелие от Марка, писавшего по наставлению Петра, который его по этой причине называет в кафолическом послании сыном, говоря: Приветствует вас избранная Церковь в Вавилоне56 и Марк, сын мой57.
Таким образом, поразительное совпадение различных свидетельств из самых разных исторических контекстов дает нам надежное текстуальное подтверждение того, что христианские учители второго и третьего поколения считали, что в Евангелии от Марка звучит рассказ апостола Петра.
От Евсевия до Августина
В пользу надежности передачи Марком проповеди Петра особенно выступала палестинская традиция. Евсевий Кесарийский (ок. 263-339 гг.), которому была доступна лучшая библиотека в Палестине, усматривал достаточные доказательства авторства Марка внутри самого текста этого Евангелия:
Марк пишет, и Петр свидетельствует через него, ибо сказано, что все записанное у Марка есть воспоминание о беседах с Петром. Итак, ученики Иисуса, избегая всего, что могло бы принести им добрую славу, рассказывали о себе дурное, в вечную память, и обвиняли себя в прегрешениях, о которых никто в будущих поколениях и не узнал бы, если бы не их собственное признание, как бы написанное на позорном столбе. Так разве, по справедливости, не должно признать, что они освободились от всякого себялюбия и лживости, коль скоро предоставляют ясные и очевидные признаки любви к истине? Те же, кто считает, будто ученики измышляют и лгут, и по этой причине пытаются хулить их, разве не достойны осмеяния? Ведь они являют себя друзьями зависти и клеветы и врагами истины, когда людей, столь бесхитростных, и поистине безыскусных, и собственными словами являющих чистоту нрава, считают ловкими и хитроумными софистами, измышляющими то, чего нет, и дерзающими приписывать своему Учителю то, чего с Ним не происходило.
Мне кажется, хорошо сказано, что в написанном учениками Иисуса следует либо верить всему, либо вообще ничему не верить. И если не следует верить этим людям, то и вообще никому, кто когда-либо из эллинов или варваров составлял жизнеописания, речи и воспоминания о людях, прославляемых за их благие дела. Или же другим верить похвально, но только этим людям не следует верить? Разве не очевидна здесь зависть? Что же, лгущие на Учителя и передающие в своих писаниях то, чего с ними не было, выдумали и Его страдания? Выдумали предательство одного ученика, речи обвинителей, насмешки и поношения судей, издевательства и пощечины, удары кнута по спине, и терновый венец, возложенный на Него в поругание, и багряницу, надетую на Него наподобие плаща; и, наконец, Его самого, несущего Свой крест, пригвожденного к нему по рукам и ногам, и поимого уксусом, и пронзенного в бок копьем, и поносимого от толпы? Значит, и это, и все подобное, с этим связанное, должно быть выдумкой Его учеников? Или же в одних делах нужно верить им как самым правдивым, а в других, более славных и священных делах, не верить? Откуда же возьмется такое к ним недоверие? Ведь утверждать об одних и тех же людях, что они говорят правду и они же лгут, значит утверждать противоположные вещи об одном и том же... И на основании чего их можно изобличить? Ведь если бы они намеревались заняться измышлениями и приукрасить Учителя ложью, они никогда не написали бы сказанного прежде [о Его страданиях] и не открыли бы будущим поколениям, что Он «ужасался», и «тосковал», и «скорбел душой»; или что сами они покинули Его; или что Его любимый ученик и апостол, Петр, избегая мук и угроз от властей, трижды от Него отрекся. Очевидно, что, коль скоро они говорят это и многое другое, то нельзя утверждать, будто у них нет иного намерения, кроме как выставить напоказ лишь самое священное в угоду Учителю58.
Считая это достаточным основанием, Евсевий заключал, что Евангелие от Марка было «письменным памятником учения, которое было устно передано [Петром]»59.
В соответствии с этим Евангелие от Марка с самого начала получило во всех Церквах твердую санкцию говорить с апостольским авторитетом и читаться повсюду во время воскресной службы.
Предание, которое распространилось столь широко - в Риме, Палестине, Антиохии, Константинополе, Галлии, Фригии и Александрии, едва ли можно было легко навязать или сфабриковать впоследствии. Маловероятно, чтобы Климент Александрийский полагался на Папия из Фригии или что находившийся в Галлии Ириней Лионский заимствовал из преданий, распространенных в Александрии. Более правдоподобно, что эти предания были, скорее всего, не связаны. Однако, будучи не связанными между собой, все они утверждали одно и то же: Евангелие, записанное Марком, напрямую зависело от проповеди Петра. Как писал Афанасий Александрийский, что «Марк Евангелист пользуется тем же языком, говоря согласно с блаженным Петром»60.
Исходя из этого вряд ли стоит сомневаться в том, что с самого начала - возможно, еще в I веке - относительно авторства Евангелия от Марка существовало общецерковное согласие между главами общин в древней Александрии и Фригии. Нет сомнений что это согласие существовало также в начале II века в Азии, а вскоре и в большинстве других мест.
Латинскому писателю Иерониму Стридонскому (ок. 340-420 гг.), филологу и критику текстов, который был хорошо знаком с римской, далмацкой, галльской, антиохийской, константинопольской и палестинской традициями, это древнее согласие представлялось ясным и основательным. Он писал:
Марк, ученик и толкователь Петра, написал небольшое Евангелие по просьбе братьев в Риме, воспроизведя в нем все, что он услышал от Петра. Как сообщает Климент в шестой книге своих «Кратких объяснений»61 и Папий, епископ Иераполя, Петр одобрил этот труд и объявил, чтобы Евангелие читали в церквях. Петр также упоминает Марка в своем Первом послании, метафорически называя Рим Вавилоном: «Приветствует вас избранная, подобно вам, церковь в Вавилоне и Марк, сын мой».
Итак, взяв Евангелие, составленное им самим, Марк отправился в Египет и, проповедуя христианство в Александрии, основал церковь, замечательную своим учением и образом жизни, которая наставляла своих приверженцев следовать примеру Христа. Ученейший иудей Филон62, увидев первую церковь Александрии, еще иудейскую в некоторой степени63, написал книгу об их образе жизни как прославляющем еврейский народ и рассказал... что у этой церкви, под руководством ученого Марка, было много общего с Иерусалимом. Марк умер на восьмом году правления Нерона и был похоронен в Александрии, а его место занял Анниан64.
Иероним не только принял древнее предание, согласно которому Марк был учеником и истолкователем Петра, но пошел дальше Климента Александрийского, утверждая, что Петр следил за записями Марка и одобрил их, а также что Марк принес евангельскую проповедь Петра в Александрию и умер там, став первым александрийским епископом. В другом месте Иероним напрямую приписывает Евангелие от Марка Петру65.
Таким образом, ко времени Августина (354430 гг.) существовала давняя (трехвековая) общецерковная традиция, согласно которой Дух Святой надзирал за тем, чтобы от апостолов-очевидцев евангельское предание было в точности передано единомысленной Церкви через апостолов Марка и Луку, которые, по словам Августина, написали свои Евангелия после Матфея и до Иоанна и, будучи поставлены «посередине», были как бы заключены в их объятия как «сыны»66. Из четырех евангелистов только Матфей, по мнению Августина, писал на арамейском языке, остальные же писали на греческом. Все они получили божественное вдохновение на этот труд, но, хотя каждый придерживался «своего способа повествования», они писали с учетом того, что уже было создано предшественниками. Так Матфей, который изобразил воплощение Господа как потомка царственного рода и записал многие Его изречения и деяния, заложил основание для Марка, который в своем повествовании «только с Иоанном не сказал ничего общего», многое записал в согласии с Лукой, но «больше всего согласен именно с Матфеем»67.
Мы уже читали приведенное Евсевием утверждение Климента Александрийского о том, что Марк являлся основателем церкви в Александрии68. Далее Евсевий подтверждает это еще раз:
Говорят, этот Марк первым был послан в Египет, где проповедовал Евангелие, им же написанное, и первым основал церковь в тамошней Александрии. И так много было там сразу уверовавших, мужчин и женщин, практикующих самую философическую и суровую аскезу, что Филон посчитал достойным описать их занятия, и собрания, и трапезы, и весь их образ жизни69.
Однако как это было на самом деле: встречал ли Филон Александрийский Петра в Риме и видел ли он Марка в качестве ученика Петра в Александрии? У Иеронима мы находим следующее в высшей степени сомнительное, но, тем не менее, интригующее предание:
Говорят, что при Гае Калигуле Филон отважился отправиться в Рим в качестве посланника своего народа и во второй приход к Клавдию70 разговаривал в этом городе с апостолом Петром, очень ценил эту дружбу и поэтому удостоил последователей Марка, учеников Петра в Александрии, своих похвал71.
Вероятно, Иероним спутал восхваляемых Филоном александрийских терапевтов72 с общинами ранних христиан: Филон (ум. в 50 г. н.э.) был еще жив в 41 году н.э. Точно так же Евсевий (ум. в 339 г.) решил, что иудейские аскеты (терапевты), описанные Филоном в «Созерцательной жизни», были одной из христианских общин73. Таким образом, несмотря на то что сам Филон, без сомнения, описывал иудейскую общину в Александрии, Евсевий и Иероним сделали вывод, что он описывает Александрийскую церковь, основателем которой, согласно традиции, был Марк.
Мы пытаемся здесь установить, какие именно сведения единая церковная традиция считала достоверными относительно авторства Марка, поэтому обсуждение проблем, связанных с Филоном, для нас не столь важно. Палестинская традиция рассматривала Филона в качестве уважаемого и независимого источника, который всего лишь подтверждал уже существующее общецерковное мнение по поводу достоверности Марка. Эти более поздние тексты отражали растущую тенденцию ассимилировать Филона в протохристианское благочестие, хотя их содержание не выходило за пределы утверждений о том, что Филон упомянул о группе аскетов, что в эту группу входили христиане и что, предположительно, основателем группы был апостол и евангелист Марк74.
Согласно Евсевию Кесарийскому, а вслед за ним и Иерониму75, смерть Марка в Александрии наступила примерно к 62 году. Как об этом сказано у Евсевия: «В восьмой год царствования Нерона, Анниан стал первым преемником евангелиста Марка в управлении Александрийской епархией»76.
Уникальное и почетное место Евангелия от Марка среди древних апостольских текстов
Раннехристианские тексты с цитатами из Евангелия от Марка мы находим повсюду, где древняя Церковь развивала миссионерскую и пастырскую деятельность: в Африке, Азии и северном Средиземноморье. Это указывает на то, что Евангелие от Марка было нормативной частью древнехристианского корпуса литургических текстов. Очень рано Церковь в результате широкого (и очевидно единодушного) согласия включила его в канон Нового Завета. С самого начала христианского свидетельства по всему миру Евангелие от Марка было включено во все перечни текстов для проповедующих об Иисусе Христе77.
Евсевий говорит, что слушавшие Петра убедили Марка, который сопровождал апостола, оставить им запись проповеданного и что Петр одобрил чтение этого Евангелия в церквах78, что также подтверждается Иероним79. Не было Евангелия более раннего, или более ясного, или принятого для использования в богослужении с большим согласием, чем Евангелие от Марка.
Августин утверждает, что в избрании Марка и Луки был особый божественный замысел: «Изволилось Святому Духу избрать для написания Евангелия двоих [Марка и Луку] не из числа двенадцати, чтобы люди не думали, что благодать благовествования была дана только двенадцати и что с ними иссяк источник благодати»80.
Писал ли Марк по-еврейски? Так думал Иоанн Златоуст, который считал, что Матфей по просьбе обратившихся к нему уверовавших из иудеев оставил им Евангелие на языке евреев и написанное еврейскими буквами; и Марк в Египте по просьбе учеников сделал то же самое81.
Во все эпохи было очевидно, что Марк составил более короткую, чем у Матфея, версию Евангелия, тем не менее мнение о литературной зависимости Марка в целом не признавалось. Точка зрения, будто Матфей и Лука прямо опирались на Марка, до XIX века не получила полного развития. И хотя сегодня это мнение разделяет большинство ученых, занимающихся критикой источников, данный вопрос все еще находится в стадии обсуждения; некоторые ученые, например, выдвигают идею зависимости Марка от Матфея.
О чтении Священного Писания вместе с отцами Церкви
Целью нашего введения не является разрешение спора о достоинствах древней и современной экзегезы. Наша цель - представить комментарии древних толкователей, по возможности не вторгаясь в них. Мы оставляем другим спорить о достоинствах древних методов экзегезы в сравнении с современными. Однако это не может быть сделано, если не исследовать должным образом сами святоотеческие тексты. Наша серия ставит себе задачей помочь читателю в этом деле.
Экзегеза патриотического периода была направлена на поиск истины, которую возвещает Священное Писание. Истину не предлагали тем, кто еще не был готов применить ее на деле. В этом отношении современная экзегеза - иная. Она не всегда относится к истине Священного Писания как к божественному откровению и не предполагает, что для подлинного усвоения этой истины у читателей должно присутствовать намерение следовать этой истине в жизни.
Сегодняшние читатели не должны навязывать древней христианской экзегезе современные представления о правильном чтении Писания. Этим представлениям древние авторы бросают постоянный вызов. Если применять современные критические методы как нормативные и судить о древних авторах исключительно в соответствии с этими стандартами, то эти авторы могут показаться неумными и неубедительными, иногда комичными и странными или даже несправедливыми и жестокими.
За несколькими исключениями патриотические модели экзегезы не согласуются с общепринятыми современными представлениями о том, как должны выглядеть комментарии. Согласно современным представлениям, внутренние ссылки, содержащиеся в Писании, которые часто низводятся до уровня элементарной проверки текста, следует игнорировать, а то и вообще исключать. Но для раннехристианских авторов подобные библейские ссылки имели важное значение для понимания отдельных текстов в их связи со свидетельством Священного Писания в целом. Движимые представлением о тождественности веры, они постоянно сравнивали одни священные тексты с другими. Этот древний метод не является ни фундаментализмом, ни библейским буквализмом, но представляет из себя размышление по аналогии.
Мы не должны навязывать древним христианским авторам представления, присущие фундаментализму XX века или натуралистическому редукционизму XIX века, историзму или эгалитаризму. Они ничего о них не знали. Их метод не был «фундаменталистским», так как они не противодействовали современному натуралистическому редукционизму. Они постоянно противились простому буквализму или прямолинейному взгляду на текст и почти всегда искали в нем духовный и нравственный смысл. Фундаментализм нашего времени является защитным (defensive) движением, понятным только внутри современности, движением, которое на самом деле чаще напоминает современный историзм, нежели древний типологический подход. Это делает либеральную экзегезу и фундаменталистскую экзегезу схожими друг с другом в гораздо большей степени, чем с экзегезой древних христианских авторов, поскольку как та, так и другая зависят от историцистских представлений эпохи Просвещения, которые отстоят от времени жизни даже самых поздних из христианских истолкователей, использованных в данной серии, более чем на тысячу лет82.
Для древних христианских экзегетов было характерно сплетение многих священных текстов. Они редко ограничивались толкованием одного единственного текста, на чем настаивают современные экзегеты, но постоянно проводили аналогию между текстами, используя типологический подход, который был также характерен для еврейских библейских комментариев того же периода. Современные экзегеты отстаивают точку зрения, согласно которой древнееврейская Библия может говорить сама за себя, без вторжения новозаветных представлений, в то время как древние христианские экзегеты постоянно восхищались тем, что видели в событиях и персонажах Ветхого Завета обетования, исполнившиеся в Новом Завете, и истолковывали их христологически.
Безнадежные современные попытки прочесть Новый Завет, исключая преобладавшие в древней Церкви литургические, евангельские и миссионерские представления, показались бы неубедительными тем, кто разделял эти представления и был готов умереть за них. Тому, кто пытается осмыслить Новый Завет, исключая при этом вероятность воплощения и воскресения, в которые твердо верили писавшие его, требуются значительные и бессмысленные усилия, которые не могут не обескураживать. Древние экзегеты создавали свои комментарии, позволяя текстам опираться на их собственные предпосылки.
Отбор святоотеческих комментариев на Евангелие от Марка
Не следует забывать, что одни фрагменты Евангелия от Марка сопровождались обширными комментариями и ими часто пользовались в проповедях, тогда как другие были мало или вовсе не прокомментированы. В данном томе мы отобрали примерно по два святоотеческих комментария на каждый евангельский стих Марка, то есть примерно по дюжине избранных комментариев на перикопу83. Это очень приблизительное усреднение, так как в иных случаях мы отбирали по полудюжине комментариев отцов на единственный ключевой стих и не приводили ничего, если имеющиеся комментарии были неудовлетворительны. В случае скудных отеческих комментариев мы пытались не отступать от наших критериев.
Некоторые наиболее важные комментарии были найдены среди проповедей или комментариев Оригена, Иоанна Златоуста или Августина на Евангелия от Матфея или от Иоанна, а не только на Евангелие от Марка. Это является иллюстрацией к господствующему принципу древней христианской экзегезы: смысл текста проясняется при помощи других священных текстов, а также всей истории откровения. Поэтому в святоотеческих комментариях на какой-либо текст мы находим много дополнительных текстов, включенных в целях прояснения этого текста. Святые отцы часто комментируют Евангелие от Марка, сосредоточиваясь при этом на каком-либо фрагменте одного из трех других Евангелий.
Евангелие от Марка представляет собой специфическую проблему для истории экзегезы. Евангелия от Матфея, Луки и Иоанна были предметом подробного, стих за стихом, толкования отцов Церкви, тогда как на Евангелие Марка от патриотического периода не осталось ни одного полного комментария. Существует рукопись некоего Виктора, Антиохийского пресвитера (ок. 500 г.), которого ошибочно идентифицируют с автором короткого комментария на Марка. Но сам по себе этот «комментарий» является древней катеной84, главным источником для которой послужили проповеди Иоанна Златоуста, Оригена, Кирилла Александрийского и других комментаторов Евангелие от Матфея. Кроме кратких работ Иеронима и Беды Достопочтенного, никаких более пространных комментариев на Марка нет.
Поэтому для того, чтобы восстановить взгляд древних авторов на Евангелие Марка, мы были вынуждены искать отдельные упоминания о нем, рассеянные в проповедях, письмах и трактатах. До некоторой степени это делает данный том гораздо более спорным, нежели те, которые будут посвящены трем другим Евангелиям. Со схожими проблемами столкнутся редакторы комментариев на книги Царств, почти не имеющими традиции толкования.
Отражение общей традиции
Мы стремились отобрать те фрагменты, которые наилучшим образом передают общую традицию древней христианской экзегезы, не останавливаясь на том, что проблематично и спорно, но стремясь найти такие комментарии, которые могли бы быть приняты по возможности всей Церковью, западной и восточной.
При этом не предполагается и не предлагается считать, будто все отцы Церкви были согласны между собой. По этой подборке читатели легко поймут, что внутри границ ортодоксии возможны разные точки зрения на каждый текст или изложение фактов и что на эти различные точки зрения сильное влияние оказывало социальное окружение, а также контекст. При критическом изучении истории экзегезы внимание часто настолько сосредоточено на столкновении взглядов и различиях в интерпретации, что затмевается то общее, что характерно для традиции истолкования. Но тот факт, что толкованиям отцов сопутствовало громадное культурное разнообразие, не означает, что эти толкования противоречили апостольскому учению. Подборка этого тома показывает, что среди комментаторов существует гораздо больше согласия, нежели расхождений; даже среди тех комментаторов, которые вышли из абсолютно разной культурной среды, как, например, Ефрем Сирин и Августин Иппонский. С другой стороны, мы не избегали альтернативных объяснений. Данные примеры показывают, какой существует простор для разнообразных толкований.
Склонность к аллегорическому подходу
Среди современных протестантов преобладает стереотипное представление, будто древняя христианская экзегеза настолько пронизана причудливыми аллегориями, что становится почти бесполезной. Данные комментарии показывают, что и Александрийская, и Антиохийская традиции экзегезы85 интересуются как буквальным смыслом, так и духовным, моральным и мистическим смыслами; что неверно говорить, будто александрийцы мало или вовсе не интересуются буквальным смыслом или будто антиохийцев очень мало занимает духовный смысл.
Произведя отбор на основании наших критериев, мы и сами были удивлены, как немного существует пространных аллегорических фрагментов86. Хотя аллегория была для древних христианских авторов приемлемой моделью экзегезы, особенно в Александрийской школе, она не стала доминирующей и общепринятой особенностью древней экзегезы Евангелия от Марка.
Кому-то, может быть, хотелось бы, чтобы мы полностью опустили аллегорические фрагменты. Допустим, мы бы так и поступили - на том основании, что аллегорические рассуждения неприятны современным читателям. Однако было бы справедливым по отношению к святоотеческой экзегезе и было бы это реальным ее воспроизведением? С другой стороны, те, кто особенно интересуется аллегориями, могут посетовать на то, что мы включили слишком мало таких фрагментов.
Повод для обновления традиции катен
Стиль этих древних комментариев на Евангелие от Марка очень во многом соответствует традиции катен - тому древнему стилю, при котором цепь отрывков из святоотеческих толкований использовалась для разъяснения текста Писания. У некоторых могут быть возражения по поводу самой концепции катен. Они могут утверждать, что эта форма сама по себе не только устарела, но и неудовлетворительна как жанр; или что эти комментарии являются склеенными без всякой связи отрывками, лишенными их собственного контекста. В ответ на это скажем, что сноски сделаны именно к тем отрывкам, которые требуют дополнительного прояснения контекста или содержат проблемы. Чтобы помочь читателям, мы также использовали обзоры и подзаголовки.
Может показаться, что было бы проще пренебречь теми книгами Библии, которые мало прокомментированы (если прокомментированы вообще), например, Книги Царств, Паралипоменон, Книга пророка Аггея и Евангелие от Марка. Однако в таком случае мы пренебрегли бы и большим количеством высказываний и проповедей отцов Церкви на Евангелие от Марка, как и на другие тексты Библии. Мы предоставили патристическим текстам самим продемонстрировать, что их различные литературные жанры являются значительным вкладом в классические христианские комментарии на Священное Писание. Поэзия Ефрема Сирина или Пруденция ярко освещает библейский текст, но, если за основу взять современные идеи относительно того, что должен включать в себя комментарий, такую поэзию пришлось бы исключить.
Далее, надо помнить, что катены существуют не для того, чтобы вытеснить историческую экзегезу, но для того, чтобы показать самые ранние пласты толкований, не нагружая их пластами вторичных, современных комментариев. Наша задача не в том, чтобы оградить читателя от древних христианских истолкователей, а наоборот - в том, чтобы дать этим комментаторам голос. Мы не хотим скрывать их промахи или необдуманно бросаться на их защиту. Скорее, мы хотим точно и доступно, в их собственных словах, передать, как они в действительности судили о тексте, предоставляя им самим завоевать или потерять доверие читателя в зависимости от их эгзегетической убедительности и мастерства. Правда, с их точки зрения, мастерство экзегезы стоит на втором месте по отношению к той силе Святого Духа, которая создает согласие в общине верующих.
Кто-то может возразить и более решительно, что неразумно ссылаться на какие-либо цитаты из отцов Церкви, не помещая их, сознательно и даже продуманно, в их исторический, социальный и филологический контекст. Тем не менее Тот, кто склонен обращать больше внимания на контекст, нежели на то, что говорят сами тексты, относятся к ним не так, как относились древние христианские авторы. Искушение бесконечно контекстуализировать все подряд дает комичный результат. Если ничего нельзя цитировать, не описав предварительно контекст, значит, ничего нельзя цитировать. Даже аподиктический императив контекстуализации должен быть помещен в контекст. Доведя этот аргумент до крайности, можно сказать, что цитирование самого Священного Писания незаконно, если тщательно не изучено каждое слово и не проведено детальное историко-социологическое исследование каждого отрывка. Это сделало бы невозможными проповедь и духовное возрастание, представляющие первостепенный интерес для древних христианских авторов. Такая процедура может занимать историков, но едва ли нужна Церкви верующих, свидетельствующей о Христе. Во всяком случае, с исторической точки зрения ясно, что не таков был подход раннехристианской общины, когда она читала Писание или цитировала его, и что она совсем не так понимала функцию Писания в жизни Церкви.
Классические христианские комментарии - например, Оригена, Амвросия Медиоланского, Иеронима, Августина, Кирилла Александрийского и Феодорита Кирского - сосредоточены не на буквальном или историческом значении текстов, а на их нравственном и духовном значении для проповеди и духовного формирования. После нескольких веков существования традиции построчного комментария появился формат катен, который представляет собой цепь классических комментариев на текст. С V века до настоящего времени классическая христианская концепция «комментария» на Священное Писание - это в основном собрание толкований наиболее уважаемых экзегетов.
Если кто-то возразит, что это совсем не комментарии в современном смысле слова, а всего лишь изложение Писания, не заинтересованное в исторической критике, то на это можно сказать, что существуют два конкурирующих определения комментария: классическая концепция комментария и современная историцистская концепция. Название данной серии указывает, что она не может быть отнесена к современным комментариям. Мы претендуем на то, чтобы создать комментарии в древнем, а вовсе не в типично современном смысле. Это также не современные комментарии на древнюю христианскую экзегезу; это, скорее, редкая возможность для древних христианских авторов самим говорить о каждом тексте, возможность, которой им почти не давали специалисты по библеистике.
Современный историцизм снедаем интересом к тому, что отцы Церкви называли буквальным или историческим смыслом Священного Писания, и только во вторую очередь его интересует духовный и нравственный смысл текста. Поэтому ему недостает силы убеждения, чтобы заключить - слишком резко или не подвергая проверке свидетельства, - что современная концепция комментария на первый взгляд всегда выше и, следовательно, должна господствовать над классическим определением комментария на Священное Писание. Но древние христианские экзегеты продолжают ставить под вопрос подобное некритичное представление о превосходстве современной концепции, которая помещает каждый текст в контекст, обсуждает филологические и текстуальные трудности, устанавливает авторство и рассуждает о том, каким образом текст передавался. Это все интересные и важные вопросы, но нет сомнений в том, что классические экзегеты не позволили бы им вытеснить главный интерес к откровению Бога, выраженному через священные тексты силой Святого Духа.
Мы не против историко-критических исследований. Мы привлекаем их и поддерживаем, но не так, как если бы экзегеза отцов Церкви не существовала или была недостойна того, чтобы ее изучали в ее собственных терминах. Наш интерес заключается в том, чтобы прежде всего дать место творениям отцов Церкви в доступной форме.
Предлагаемое издание комментариев на Евангелие от Марка создано на основе убеждения, что древняя идея истолкования текста представляет ценность и является необходимой; что Церковь и ее проповедь постоянно нуждаются в том, чтобы иметь доступ к комментариям, представляющимся наиболее важными и достоверными в истории экзегезы. В соответствии с этим мы и предлагаем читателям эту книгу в начале третьего тысячелетия.
Томас К. Одэн